Рассел получил от Поппера экземпляры книг «Логика научного открытия» и «Открытое общество и его враги». Читал ли он первую из них, остается под вопросом — хотя бы потому, что страницы экземпляра, хранившегося в его библиотеке, остались практически неразрезанными. Когда же Поппер попросил его отрекомендовать «Открытое общество и его враги» американским издателям «Истории западной философии», Рассел в ответном письме в июле 1946 года попросил еще один экземпляр, объяснив, что ему необходимо перечитать книгу, а собственная его библиотека недоступна из-за переезда.

Поппер действительно прислал еще один экземпляр — и Рассел, на сей раз уделивший книге должное внимание, был поражен. В том же месяце, читая в аудитории НЗ лекцию «Философия и политика», он объявил, что «в недавней книге доктора К.Р. Поппера блестяще проведено» наступление на политическую философию Платона. А в I960 году Рассел посоветовал одному студенту отправиться в Лондонскую школу экономики, а не в Кембридж, потому что в Лондоне философия «живая и энергичная».

Сказать, что Поппер платил ему той же монетой, — значит ничего не сказать. Поппер считал Рассела самым блестящим философом со времен Иммануила Канта, а «Историю западной философии» — лучшим из всех исследований на эту тему. В выступлении по Австрийскому радио в январе 1947 года он говорил о ней в терминах, которые не уроженцу Вены показались бы излишне восторженными. Поппер восхвалял Рассела, называя его единственным великим философом современной эпохи и самым великим логиком со времен Аристотеля. Это великая книга, восклицал Поппер, именно потому, что автор ее — великий человек. «На грани культа» — так охарактеризовал отношение Поппера к Расселу Питер Мунц.

Особенно восхищал Поппера простой и изящный слог Рассела. Начав писать по-английски, он сознательно пытался подражать стилю своего кумира. При этом — возможно, это был камешек в огород Витгенштейна — Поппер уничтожающе отзывался о велеречивом «немецком» стиле: «каждый интеллектуал желает показать, что он владеет главными тайнами мира». Рассел же никогда не писал претенциозно или туманно — по крайней мере, никогда не делал этого намеренно. Именно поэтому Поппер говорил о нем: «…наш великий мастер. С ним можно не соглашаться, но не восхищаться им невозможно. Он всегда изъясняется ясно, просто и убедительно».

Поппер благоговел и перед невероятной работоспособностью Рассела, приобретал и читал все его книги. Бывают писатели и художники, писал он много лет спустя, способные создать шедевр без всяких предварительных усилий, — они достигают совершенства мгновенно. «Среди философов гением такого рода был Бертран Рассел. Он писал на прекраснейшем английском, и в его рукописях на каждые три, а то и четыре страницы встречается всего одно исправление».

В 1959 году Поппер попросил у Рассела разрешения посвятить ему книгу — и получил его. Однако этой работе, которую он собирался назвать «Постскриптум: двадцать лет спустя», предстояло увидеть свет лишь через много лет. В конце концов она вышла под названием «Постскриптум к "Логике научного открытия"», в трех частях, и к тому времени Поппер вполне мог и забыть о своей просьбе: никакого посвящения в книге нет. Но задумано оно было таким:

В пятидесятые-шестидесятые годы Рассел и Поппер лишь изредка обменивались письмами. Преклонение Поппера перед Расселом отнюдь не помешало последнему отказаться писать рецензию на том «Современной английской философии», одним из авторов которого был Поппер. В послании Поппера сквозят интонации обиженного ученика, который пытается пререкаться с учителем; ответ Рассела звучит добродушно-примирительно: «Мне и в голову не пришло, что вы могли усмотреть в моем отказе хоть что-то оскорбительное для вас лично».

Но каковы бы ни были надежды Поппера, сблизиться с Расселом ему так и не удалось. И если Поппер думал, что спор с Витгенштейном в комнате НЗ поможет ему вызвать у Рассела ответное восхищение, то эти надежды не оправдались. Работы Поппера испещрены ссылками на Рассела; в автобиографии Рассела Поппер не удостоился ни единого упоминания.

6

Преподаватели

Список зрителей, которым довелось увидеть сцену в комнате НЗ, еще не полон. Да, с одной стороны, там были студенты, в большинстве своем — восторженные поклонники Витгенштейна, которые ходили, говорили, одевались и вели себя как симулякры своего кумира. Но с другой стороны, там были и преподаватели, и все они, за исключением Джона Уиздома, испытывали к Витгенштейну неприязнь, личную или профессиональную. Существование философских проблем было основой их научной жизни, sine qua поп их карьеры. Они преподавали философию самым традиционным способом: Декарт и Кант, этика и эпистемология, философская логика и философия разума. И в тот вечер их симпатии были на стороне гостя, также родом из Вены — доктора Поппера.

Если не говорить о Витгенштейне, то к 1946 году расцвет кембриджской философии миновал. Слава ее столпов, Бертрана Рассела и Дж. Мура, клонилась к закату. Правда, в случае Рассела этот закат напоминал скорее северные летние сумерки в период белых ночей: ему было за шестьдесят, но впереди оставалась еще четверть жизни. Но так или иначе, главное в философии им уже было сделано. То же можно сказать и о Муре, современнике Рассела, человеке, служившем воплощением интеллектуальной и культурной элиты Кембриджа накануне Первой мировой, — того самого Кембриджа, который Витгенштейн взял штурмом.

Теперь Мур был на пенсии; Дороти, его жена, ограждала супруга от назойливых посетителей. Время от времени он появлялся на заседаниях Клуба моральных наук, но в тот вечер его не было. И Поппер, и Витгенштейн наверняка были бы рады его присутствию — что, впрочем, говорит скорее о Муре как о человеке, нежели как о философе. Он был застенчив, чуток и предупредителен, терпим, отличался простодушной преданностью и непоколебимой честностью; все это, вместе взятое, производило впечатление «какой-то необыкновенной чистоты», как выразился Рассел. Он однажды спросил Мура, доводилось ли тому когда-нибудь лгать. «Да», — ответил Мур, и это был, по мнению Рассела, единственный раз, когда Мур сказал неправду.

Поппер не впервые встречался с большинством кембриджских преподавателей — в том числе и с Муром, который в 1936 году приглашал его прочесть краткий курс лекций, а позже дал ему рекомендацию, когда речь шла о должности в Новой Зеландии. Витгенштейна с Муром связывали куда более долгие и близкие отношения. Через три недели после приснопамятной встречи, собираясь выступить в Клубе моральных наук с откликом на доклад Поппера, Витгенштейн отправил Муру письмо — для него было бы большой честью, писал он, если бы Мур составил ему компанию. Однако нет свидетельств, что Мур принял это приглашение. Миссис Мур старалась ограничить контакты мужа с Витгенштейном, после которых Мур часто чувствовал себя изможденным.

Витгенштейн и Мур впервые встретились в 1912 году. История их знакомства позволяет живо и ярко представить и самого Витгенштейна, и его отношения с Кембриджем. Мур, уже знаменитый ученый, был мгновенно очарован молодым австрийцем — единственным студентом, на лице которого во время его лекций отражалась упорная работа мысли. Позже он писал: «Вскоре я почувствовал, что как философ он гораздо умнее меня, и не только умнее, но и глубже, что он гораздо лучше меня видит действительно важные, наиболее достойные исследования задачи, и к тому же находит наилучшие способы такого исследования».